чт, 28 март
17:00
Ставрополь
+14 °С, ясно
Эксклюзивы

Большой маленький Волгодонск

Новость

15 августа 2018, 14:32

Как город, переживший апокалипсис, пытается выйти из депрессии

Как город, переживший апокалипсис, пытается выйти из депрессии

«И сегодня, оглядываясь на прошедшие годы, мы с полным основанием можем сказать: гигантская проделана работа. Сильнее, богаче, краше стала наша великая Родина».

Л.И. Брежнев, Отчётный доклад Центрального комитета КПСС XXVI съезду коммунистической партии Советского Союза, 23 февраля 1981 года.

 

Город мечты
«Нечего там делать», – ответил когда-то протестантский пастор, переехавший из Волгодонска в Ставрополь. «Нечего там делать», – уверенно заявила девушка-журналист, проходившая здесь практику. «Нечего тут делать», – чуть позже подтвердит ныне американский гражданин, когда мы будем общаться в лучшей волгодонской пиццерии.
И уже потом станет понятно, что эти три слова объединяют едва ли не каждого, кто уехал из этого города, да и кто остался – тоже. Первые таким образом утверждают правильность своего решения, вторые, как правило, завидуют первым. Спорить с ними бесполезно – ответ всегда будет сводиться к формуле «Ты тут не жил» и паре иллюстраций того, как всё плохо. Но ни показная нелюбовь к малой родине, ни едва заметное чувство превосходства по отношению ко всем пришельцам из внешнего мира не портят впечатления о жителях Волгодонска: есть в них что-то особенное.
– Вы чем-то напоминаете мне потомков древних римлян. Ну, в ту игнорируемую всеми историками эпоху, когда античная цивилизация окончательно пала, а Средневековье толком не началось: уже приспособившиеся к новым реалиям, потерявшие былой лоск и какую-либо веру в будущее, но ещё не совсем растворившиеся в варварском окружении, – распалялся я уже на обратном пути.
– Хрень собачья, – ответил мне коренной волгодончанин.
Волгодонск, конечно, не имеет ничего общего с «тем» Римом. Напротив, это один из самых молодых городов России – основан в 1950 году. Но время, место и действие превратили его биографию в настоящую античную трагедию, отличающуюся от классических образцов разве что открытым финалом.
А между тем, это город мечты. Правда, той, недоступной нашему пониманию мечты, когда люди были готовы ехать на край света, чтобы созидать. В отличие от всех ставропольских и ростовских населённых пунктов, встречающихся по пути, это целиком искусственный город. Не разросшаяся станица или село, а плод великого замысла, устремлённого в будущее и решающего куда больше задач, чем может показаться. Волгодонск строился в три этапа, каждый из которых был связан с каким-то мегапроектом. Вначале это одноимённый канал и Цимлянское водохранилище, потом – несколько огромных заводов, и, наконец, атомная электростанция. Под каждый проект сюда свозили тысячи лучших специалистов со всей страны, а для обеспечения их работы – десятки тысяч. Под каждый строились не просто кварталы, а целые новые районы со всей инфраструктурой и свойственной своему времени архитектурой.
Но если немного отвлечься от всего этого и просто взглянуть на карту, то раскрывается ещё одна сторона вопроса, о которой не напишут в Википедии. Крупные города на Юге России находятся на, скажем так, комфортном расстоянии друг от друга: 200-300 километров. Ставрополь, Краснодар, Ростов расположены таким образом, чтобы не мешать друг другу, но при этом уверенно взаимодействовать, не терять связи. Волгоград и Астрахань на востоке – тоже. А вот между этими условными полюсами зияет огромная дыра. Вот её-то, на примерно одинаковом расстоянии между всеми центрами, и закрывал Волгодонск. Да, в Советском Союзе задумывались даже о таком.
В Багдаде всё спокойно
Это пространное вступление родилось ещё в пути. Дорога из Ставрополя в Волгодонск вообще чем-то напоминает машину времени. От жирных полей и близкого к идеальному шоссе – через пустоши с выродившимися лесополосами и запущенными поселениями – в город, построенный великой цивилизацией пусть недавнего, но ушедшего прошлого. Последние десятки километров трассы вообще становятся сплошной полосой препятствий: ямы и холмы из смятого большегрузами асфальта.
Вкупе со скудным уличным освещением это привело к тому, что Волгодонск возник совершенно неожиданно. Ветхую табличку мы пропустили на очередном ухабе, исполинская промзона осталась где-то справа, а вокруг выросли многоэтажные кварталы. Сразу стал виден масштаб явно не 170-тысячного города. Непривычно широкие – вдвое шире, чем в Ставрополе и втрое – чем в Краснодаре – полосы. Непривычная организация движения, задуманная как профилактика автомобильных пробок. Огромные газоны перед домами, так и не ставшие жертвой точечной застройки. И при всём этом – пустота: редкие машины на дорогах, редкие прохожие на тротуарах, редкие освещённые окна в домах. И всё это – в 9 вечера.
Первой волгодончанкой, с которой удалось немного пообщаться, стала продавщица в местной пивоварне. Вообще пиво – неплохой способ «прощупать» город. В Ставрополе, как мы знаем, минимум 3 пивных традиции, одной из которых больше века. В Ростове – полторы, в Краснодаре – ни одной: всё привозное. В Волгодонске их несколько, но все появились в нулевых. Местное пиво вкусное и дорогое, продаётся до 23 часов.
Полная девушка наливала нам пенное, но больше смотрела на наши татуировки и как-то отчаянно строила глазки. Видимо, «рукава» тут пока в диковинку.
Вообще местных отличает необычное сочетание провинциальной зашоренности и столичной открытости. Они готовы воспринимать всё новое, но оно добирается сюда с опозданием. При этом здесь нет свойственной небольшим городам и спальным районам агрессии по отношению к приезжим и тем, кто выглядит «не как все». Мы гуляли в центре и на окраинах, в разное время суток, и везде царила атмосфера, которую можно охарактеризовать одним словом: «мирно».
– Раньше у нас было много гопников, – рассказывает мой друг Михаил. – Весь город был поделён на территории, контролируемые разными бандами, каждый молодой пацан так или иначе относился к одной из них. Да и сейчас это осталось, просто как-то… формально.
Точка сборки народа
Уже за полночь мы сидим на кухне типовой квартиры на окраине города, попивая то самое пиво. Родители моего друга – тоже «типичные» волгодончане. Им обоим за сорок. Оба по образованию ядерные энергетики. Оба работают не по специальности за зарплату, в разы более низкую, чем в бравурных отчётах Росстата. При этом в доме – чистота и порядок, недавно был сделан ремонт, на первый взгляд всего вдоволь.
Позже выяснится, что это общее свойство местных. Они научились не просто выживать, а поддерживать образ жизни практически среднего класса при совершенно нищенских доходах. Перезанимают друг у друга, копят из ничего, находят способ сделать лучше, но подешевле. Каким-то немыслимым способом они не позволяют себе «опуститься», как практически вся постсоветская провинция. Возникшие ассоциации с дворянами, чудом избежавшими репрессий и доживавших свой век в нищих ленинградских коммуналках, сохраняя при этом внешнее и внутреннее благородство, оставляю при себе. Явно не воспримут.
И ещё никак не могу решиться задать ТОТ САМЫЙ вопрос. Почему-то уверен, что если начну расспрашивать про 99-й год, то испорчу людям вечер.
Уже потом, во время прогулки Михаил рассказывает, что так или иначе эта трагедия коснулась всех в этом городе. У каждого волгодончанина были друзья и родственники в доме, взорванном чеченскими боевиками. Да и сам мой друг хоть и не помнит этих событий в силу возраста, оказался непосредственным участником событий.
– Мы жили в том доме. Мне было полтора года. Мама уложила меня спать и пошла на кухню. А когда случился взрыв, наш подъезд не обрушился, но тоже сильно пострадал. Она побежала к кроватке, а я почему-то во сне накрылся с головой. Одеяло было в осколках стекла и бетона, но сам я не пострадал.
Несколько раз прошу отвести меня на место, где стоял дом, но он отказывается:
– Там реально нечего делать. Дом снесли, а те, что стояли вокруг, отремонтировали. Небольшая табличка стоит, да и всё.
Волгодонск не то, чтобы старается забыть об этом теракте. Просто это очень личная тема для каждого коренного жителя, и бередить старые раны они не хотят. КПП на въездах давно разобрали, и лишь металлические конструкции во дворах, препятствующие сквозному проезду транспорта, напоминают о временах повышенной безопасности. Теракту не стали ставить памятник.
Зато понатыкали множество других – старых и новых, со смыслом и просто дурацких. В старой части города мы прошли мимо покосившегося оленя с отломанным рогом, ретрофутуристичного Гагарина, грустного Ленина, хипстерского вида Пушкина, вросшего в пень Лешего и советских солдат, держащих в руках стальное облако, которое почему-то нужно воспринимать, как знамя. И всё это – через запятую.
– У нас вообще город памятников, – сказал немного печальный парень по имени Даня. – Даже вот это – тоже своего рода… – Он показал на изрезанные стволы деревьев на местной алее с именами и датами – чем выше, тем старше.
Но для остальной России трагедия в Волгодонске – это немного другая история. Взрывали дома и в Буйнакске, и в Москве, но волгодончане первыми объединились в стихийные народные дружины, первыми организовали дежурства у каждого подъезда. Для всех нас, привыкших за девяностые, что человек человеку волк и каждый сам за себя, они показали, что значит быть вместе. В стране, расщеплённой на атомы, они первыми проявили себя как Народ – нечто качественно иное, чем просто совокупность жителей.
Потерять и найти себя
Это тем удивительнее, что от развала СССР и ниспровержения советских идеалов Волгодонск пострадал как никакой другой город. Причём всё началось ещё в восьмидесятые – с противоядерной истерии экологов, политиканов и прочих проходимцев. После Чернобыльской аварии они активизировались везде, но здесь достигли особого успеха. Вначале заморозили проект строительства атомной электростанции, затем пришло в упадок и крупнейшее местное предприятие – гигант Атоммаш. И это был вопрос не только того, что город перестал получать доходы, а тысячи высококлассных специалистов оказались на улице. Исчез сам смысл того, ради чего строился Волгодонск в этих негостеприимных степях.
Тогда отсюда и побежали – кто в Ростов и Ставрополь, кто в Москву, кто за рубеж. Уезжали лучшие и самые предприимчивые. Те, кто остался, выживали как могли. Вчерашние инженеры и квалифицированные рабочие торговали на рынках, ловили рыбу, чинили автохлам, создавали кустарные производства. Кто-то подался в дальнобойщики (благо, место транзитное и какой-никакой грузовой порт имеется), кто-то ушёл в криминал, кто-то вернулся к натуральному хозяйству и выращивал всё необходимое на дачных участках, которыми стремительно оброс город.
Но бесконечно заниматься одним выживанием нельзя, да и сам Волгодонск может быть городом атомщиков – и ничем иным. Поэтому, когда вопли борцов с атомной энергетикой потеряли вау-эффект, проект местной АЭС всё же разморозили. Югу России была нужна эта электростанция, а городу – точка опоры. Тот самый мэр, который во времена, когда выборы ещё были, победил на хайпе войны против атома, через несколько лет открывал первый энергоблок.
Ещё в 2001 году на очередном правозащитном тренинге в Ростове-на-Дону заезжие проповедники убеждали нас: «Вы понимаете, что это – огромная атомная бомба?!! Нужно ложиться под колёса экскаваторов, саботировать всеми способами, но не допустить!»
Но уже тогда было понятно, что их время ушло. Сегодня на Ростовской АЭС (помимо смены названия станции поменяли юрисдикцию, и Волгодонск лишился львиной доли налоговых поступлений) работают в полную мощность четыре реактора, которые производят 4200 мегаватт электроэнергии. Да и, спасибо Кириенко, атомная отрасль у нас не просто ожила, а получила второе дыхание. Так что, завод Атоммаш вновь производит не заглушки для нефтепроводов, а то, ради чего был создан. Впрочем, на этом не останавливаются. Недавно прошла новость, что Росатом построит на Ставрополье несколько ветряных электростанций. Оборудование для них создают здесь же, в Волгодонске. Говорят, и для будущих термоядерных реакторов смогут производить всё необходимое – опыт уже имеется (на Атоммаше собирали ключевые узлы «Токамаков»).
В последние годы население города медленно, но растёт. Причём снова – за счёт высококлассных специалистов, которых привозит сюда Росатом под новые проекты. Это ещё не выход из депрессии, но уже надежда на таковой.
Будущее без веры
Мы отдыхаем на одной из баз, растянувшихся вдоль Дона. Река здесь ещё не такая широкая, как в Ростове, зато очень чистая. Пока мы резвимся в тёплой воде, согретой в огромном солнечном реакторе Цимлянского водохранилища, глава семейства обустраивает быт, наотрез отказываясь от любой помощи. Он вообще довольно неразговорчив по сравнению с женой Ольгой, но про что бы мы ни завели тему, в итоге всё сводится к будущему их детей.
Старший сын учится в Ставрополе на ветеринара. Дочери предстоит ещё несколько лет в школе, и пока максимум усилий вкладывается в её развитие. Благо, здесь полно художественных, музыкальных, спортивных школ – есть даже театральная: в сталинской постройки здании по соседству с администрацией. Но вряд ли и она останется в Волгодонске. Вопрос лишь в том, куда уехать и на кого выучиться.
– Мы бы и сами уехали, – признаётся Ольга, – но главное – дать путёвку в жизнь детям. Сами мы свои шансы уже упустили, живём ради них.
Примерно так думают все волгодончане, с которыми удалось пообщаться. Синоним успеха для них – уехать в другой город. Остался в своём – значит не повезло.
Этот упаднический настрой контрастирует с тем, что можно узнать из статистики и увидеть на улицах Волгодонска. Он уже не выживает, а живёт. В нужных местах (не где попало, как у нас, а там, где было предписано ещё советским генпланом) вырастают новые аккуратные высотки. За ними жирнеют массивы частной застройки с далеко не бедными домами. Да, дороги не идеальны и транспорта на них не так много, но и строились они с запасом на будущий мегаполис. А троллейбусов здесь ходит куда больше, чем в полумиллионном Ставрополе – причём куда более новых. Местная администрация регулярно рассылает пресс-релизы о строительстве новых производств или о предстоящем превращении Волгодонска в «умный город» под эгидой Росатома.
Но та же самая инерция, которая не позволила жителям деградировать в «новых россиян», сохранив всё лучшее, что было в «хомо советикус», сейчас не позволяет им вновь поверить в родной город. Возможно, потому что они сохранили память о прежнем масштабе замыслов, породивших Волгодонск. Он жил от одного из мегапроектов до другого, с воплощением каждого перерождался в новом масштабе, а сейчас речь разве что о сохранении и неуверенном развитии того, что есть. Понатыканные по новой ростовской моде православные храмы явно неспособны утешить сердца людей, живущих в городе, построенном силой и волей Разума. А ничего сопоставимого с мегазаводами и атомными электростанциями нет и на горизонте.
***
В полдень в Волгодонске так же пусто, как вечером. Даже сильнее. На площади перед ДК «Комсомолец» (местные называют его привычным для ставропольцев словом «комсак») подростки не играют в стритбол, заведения пусты, а немногочисленные гуляющие предпочитают делать это во дворах, замыслом архитекторов ставших настоящими зелёными оазисами. Говорят, осенью тут всё оживится. Школьники и студенты вернутся с каникул, работники предприятий – из отпусков. Кафе заполнятся посетителями, площади и скверы – отдыхающими горожанами.
Этот годовой цикл жизни города пока замкнут сам на себя, а в итоге большинство из тех, кто получит шанс уехать из Волгодонска, сделают это. Самые одарённые выпускники местных школ – раньше, те, кто отучится в местном филиале МИФИ – на несколько лет позже. Они уедут как мы – по одной из разбитых дорог, соединяющих Волгодонск с ближайшими крупными городами. Кто-то осядет в них, кто-то доберётся до аэропорта и улетит далеко.
Сидя накануне собственного отъезда в лучшей местной пиццерии с некогда волгодончанином, а ныне американским гражданином Игорем, спрашиваю: почему? Вот даже в его случае: после бурной столичной жизни Москвы и Нью-Йорка он, талантливый артист, осел в каком-то заповедном городишке и всем доволен. Так почему там, а не в родном Волгодонске? Он ответил:
– А нечего тут делать.
Станислав Маслаков.